— Андрей Игоревич, как родилась идея поставить «Лицедея», кто это придумал?
          — Олег Павлович дал мне почитать пьесу Бернхарда «Лицедей» и сказал, что Миндаугас Карбаускис хочет поставить ее со мной. Я согласился, через какое-то время мы познакомились с Миндаугасом, приступили к репетициям.
          — Как же вы находили общий язык? Легко ли вам было работать с Карбаускисом?
          — Мы работали очень слаженно, и мне было с ним интересно по одной простой причине — человек знает «почему», знает «для чего» и знает «как» — что для артиста просто Клондайк. И быть глиной в руках гончара, знающего, чтó он хочет вылепить, очень приятно, тем более что — скажу нескромно — я много чего могу в этой профессии.
          — Скажите, в чем вы видите главную особенность режиссера Карбаускиса?
          — Карбаускис — режиссер в полном смысле этого слова. Он знает об этой профессии если не все, то очень-очень многое, что в режиссуре встречается редко. И я думаю, что в ближайшие года два-три он поймет в ней еще больше. Он работает, исходя из материала, — под этим словом я подразумеваю как драматургию, так и актера — и для каждой пьесы и каждого исполнителя находит особый подход. Про «Лицедея» он мне сказал такую фразу: «Это твой спектакль, Смоляков, не мой. Тут зрители не увидят режиссуры». И я понимаю, чтó он имел в виду, хотя это, конечно, не совсем так.
          — Мне кажется, там очень правильная режиссура, которая не заслоняет актера.
          — Не только не заслоняет, она делает актера!

Брюскон — Андрей Смоляков

          — А каким образом вы с режиссером придумывали вашего персонажа — актера Брюскона?
          — Мы не занимались его трактовкой. Миндаугас знал пьесу, я знал пьесу, и у нас не было разговора в начале работы о том, что мы будем делать наш спектакль о том-то, а герой будет таким-то… скорее, мы читали, вчитывались, шли за Бернхардом. Если Бернхард не позволял нам чего-то, затягивал в водоворот повторов, которых в пьесе много, то мы из этого выкарабкивались, искали иные пути. Персонаж складывался постепенно, и за неделю до первого прогона нам стало понятно, как мы его вылепим. Драматург очень сложен — он безумно желчен, саркастичен, жесток. Но все же он написал эту пьесу потому, что, несмотря ни на что, очень сильно любил театр. И наше понимание, что эта желчь и сарказм возникают от невероятнейшей любви, позволило выйти на уровень блаженного человека от театра, для которого театр — жизнь. Не зарабатывание денег или что-либо другое, а жизнь… а как же иначе? Иначе он умрет. Брюскону для его непрерывного монолога нужен только соглядатай, или зритель, или слушатель, чтобы выражаться. Это человек-театр, ведь «лицедей» по-немецки звучит «Theatermacher», то есть дословно — «делатель театра».
          — В программке не указано, кто сценограф. Это все придумал сам Карбаускис?
          — Да. Он взял на себя такую смелость, и при консультации со Светланой Калининой, художником по костюмам, сам придумал эту декорацию.
          — Получается, Карбаускис — автор спектакля во всех его проявлениях.
          — Можно сказать и так. Ему это было интересно, опять-таки потому что он знал, чего хотел. Он видел, как это должно быть, а дальше уже шли детали.
          — Вы, наверное, смотрели и другие спектакли Карбаускиса?
          — Я видел «Старосветских помещиков» во МХАТе. Кстати, если говорить о его подходе, то этот спектакль — более режиссерский, сконструированный из множества этюдов. Сделан очень изящно. И еще я забыл сказать одну важную вещь. Непонятно, откуда у этого «литовского хуторянина» очень хороший вкус. И ничего с этим не поделаешь. Наверное, мама, папа, природа его этим одарили. В этом смысле мне было очень легко с ним, потому что я человек придирчивый, а тут я ему свободно доверял себя, знал, что вкус его не подведет. Это вообще качество ценное, а в искусстве — особенно.
          — Если говорить о театре Табакова, то как здесь работается молодым режиссерам, актерам?
          — Табаков — человек мудрый и прекрасно понимает, что с одной «обоймой» далеко не уйдешь. Олег Павлович всегда выхватывает людей, на его субъективный взгляд, одаренных и зовет их сюда, дает им работу. Они не сидят здесь долго-долго без дела. Ведь с Миндаугасом могло случиться то же, что и с огромным количеством молодых режиссеров, приглашенных в большие театры, то же, что случилось со многими, когда, начиная подмастерьями, они так подмастерьями к 40 годам и оставались. Те, кто приходит в этот театр — актеры или режиссеры, — начинают работать сразу, с самого начала. И что самое классное для нас, для «стариков», — вот смотришь на них, работаешь с ними, а они что-то новое, необычное «с улицы» приносят. У них слух другой, и на мир они глядят по-другому, и лично мне это дает возможность не заплесневеть и не «забородеть».
          — Значит, для актера молодая режиссура важна как новый взгляд на него?
          — Конечно. В этом смысле и у меня характер такой, что я не боюсь ни в какие омуты нырять, потому что это — скажу так смело — просто продлевает жизнь.

Записала Вера Павлова