| |
| Катерина Антонова |
| Пьеса о жизни с неприличным названием |
Благовоспитанный англичанин из семьи инженера-дизайнера Марк Равенхилл написал в 1996 году пьесу, которая стала чертой, разделившей медленно умирающий (и умерший окончательно с появлением этой пьесы) постмодернизм и некое новое драматургическое течение, название которому еще не придумали. «Shopping and Fucking» много ставят в Европе. Меньше — в США (цензура в этой стране намного строже, чем в Европе и тем более в России). Первая постановка — Royal Court (1996) — пользовалась немыслимым успехом. Спектакль гастролировал в Европе, Австралии, Новой Зеландии, Израиле. Возможно, потому, что эта пьеса как ни одна другая попала в свое время. Стала тем оригиналом, по образцу которого другие драматурги пишут про сегодняшний день. Как когда-то «На дне» Горького.
Пьеса озаглавлена так, что далеко не все газеты решаются целиком напечатать ее название. Предпочли сократить «Shopping and Fucking» до S&F. Тем, кто понимает, о чем речь, все ясно. Для тех, кто не в курсе, — заманчиво, а дети, в руки которых могут попасть «семейные» газеты, ничего не сообразят.
Равенхилл написал текст, который действует на любого нормального человека как сильный удар электрического тока. В любом официальном докладе персонажи пьесы были бы названы маргиналами, требующими социальной помощи. Все они уже давно не имеют работы, кто-то сидит на наркотиках; кто-то наркотики продает, кто-то занимается проституцией в 14 лет. Есть среди персонажей крупный наркоторговец, который много плачет: когда смотрит видеозапись, на которой его сын играет на виолончели, когда пересказывает сюжет диснеевского «Короля Льва», считая его одной из мудрейших притч о человеческой жизни. Гадкий тип.
Одна из самых страшных сцен в современной драматургии — по откровенности, беспощадности — та сцена S&F, в которой 14-летний мальчик не умеет рассказать свою историю. Сначала ему просто помогают — подсказывают слова. Потом — по требованию мальчика — помогают физически. У него есть мечта: встретить своего отца. Или того человека, который бы ждал его, приготовив комнату в своем доме. Человека, который заставил бы его подчиниться и владел бы им, причиняя сильную боль. «Хорошую боль», говорит мальчик, убеждая взрослых мужчин сделать то, о чем он просит, — «ведь в доме есть нож или напильник»… Двое мужчин насилуют мальчика, воплощая в реальность его мечту об отце, его самое заветное детское желание.
Персонажи Равенхилла живут в мире, вывихнувшем суставы. Их жизнь — свалка, куда другие сваливают ненужные комплексы, проблемы, болезни. Они живут везде и всегда, начиная с 90-х годов ХХ века. Они не уроды, не убийцы, не маньяки. Они — нормальные люди. В этом ужас.
Слово «захотелось» для них важнее, чем слово «надо». Потому что «захотелось» — мне, а «я» — это единственное, ненадежное и переменчивое, конечно, но хоть отчасти постоянное, что есть в жизни. А «надо» — для других, которые каждую секунду могут предать или исчезнуть. Что и делают.
Один из персонажей — Марк — пытается обратить все, что только можно, в сделку, чтобы выбраться из замкнутого круга жизни. Платишь, получаешь то, за что заплатил, — идешь дальше. Сам по себе. Ни на кого не обращая внимания. Но Shopping в отношении людей по Закону невозможен. Марк влюбляется — и его жизнь становится кошмаром.
Ни у кого из персонажей пьесы Равенхилла не получается достичь того, к чему они стремятся. Что-то не заладилось. Никто из них, кроме мальчика, не говорит о своих родителях. В их жизни нет старших. Нет тех, к кому можно пойти за помощью. Нет никого. Нищие одинокие молодые люди и прибившийся к ним мальчик. Им некуда деться друг от друга. Им нечего делать. Им не на что жить. Им некого любить и ненавидеть, кроме друг друга. S&F — про непереносимый замкнутый круг.
В сущности, все, чего они хотят, это нормальной человеческой жизни. Возможности хорошо относиться друг другу. Счастья. Не только для себя — для всех (пусть это достижимо только с помощью наркотиков — не важно, значит, таблетки нужно раздавать просто так, а не продавать). Они хотят очень простых вещей — найти работу. Не удается. В их жизни есть только shopping и fucking. Все. Никаких перспектив.
Равенхилл написал очень профессиональный текст, к которому не получается относиться иначе, чем относится к нему сам драматург. Жестко. Трезво. Безжалостно. С болью. В S&F есть хорошие роли, позволяющие актерам импровизировать, дающие внятный контур персонажа и требующие личного участия каждого актера в создании образа. Есть точные диалоги, написанные языком сегодняшних улиц, узнаваемым грязным языком; тем, в котором неоформленные фразы коряво выражают больше наблюдения, чем мысли (только эти наблюдения задевают сильнее, чем любые хорошо сформулированные сентенции). В S&F ситуации, выстроенные драматургом, не воспринимаются как придуманные, но кажутся подсмотренными, и оттого еще более шокируют. В этой пьесе есть правда о том, что перестало быть тайным в конце ХХ века, о чем можно молчать, но честнее — говорить. S&F — это хорошая драматургия. Это пьеса о любви. О желании любить. О невозможности любить. О невозможности жить без любви.
| | « ». Постановка . ——— |
|
| |
